Музеи — одно из самых драгоценных достояний культуры. Они не только дают ясное представление о прошлом, но и фиксируют настоящее, которое на наших глазах превра­щается в прошлое. Бесценность этой роли музеев я вижу в том, что они обогащают все виды искусств. В будущем будут оказывать влияние и на историю всей технической культуры человека. Мне это кажется настолько бесспорным, что тот, кто стал бы возражать этому утверждению, показал бы себя человеком, для которого значение истории в целом ничтожно.

 Что касается меня, то я всю мо­лодость провёл в литератур­ных архивах, то есть в тех же постоянно развивающихся му­зеях. Поддерживал меня в моих на­чинаниях Ю. Тынянов, который был блестящим знатоком архивов, учил — академик В. Н. Перетц, в домашнем се­минаре которого я читал доклад и где я познакомился с будущими круп­ными деятелями культуры, ставшими профессорами Ленинградского уни­верситета, С. А. Ерёминым и Г. А. Бя­лым. Я жил в атмосфере тех лет. По­нятно, что всё это отразилось в моих произведениях.

Я шёл от интереса к истории, рус­ской, в частности, к людям. Но, с дру­гой стороны, без тех людей, которых я встретил и которые прямо и косвенно были моими учителями, я не нашёл бы свою историю и свою литературу.

Работа в архивах, научное знание всегда помогали мне в работе над художественной прозой. Так было в годы работы над «Двойным портре­том» и повестью «Семь пар нечистых». Сейчас уже закончен роман «Наука расставанья», действие которого про­исходит 40 лет тому назад. Вот здесь мне и помогло знание исторических фактов. Без них современное заня­тие историей литературы — а я был и остаюсь историком литературы — не­возможно.

У меня самого есть маленький му­зей, потому что я прожил долгую ли­тературную жизнь. Он, на­верное, был бы большим. К сожалению, значительная часть его пропала во время ленинградской блокады. Но даже и мой новый архив, со­здававшийся и созданный в основном после войны, по­мог мне написать несколько книг: «Со­беседник», «Здравствуй, брат, писать очень трудно», «Вечерний день». То же с моей последней книгой, которая называется «Письменный стол», — я её только недавно закончил, а напеча­тана она будет в начале года в журна­ле «Октябрь».

Со времени моей молодости мно­гое изменилось в жизни музеев. По­явилось много малых музеев — и это прекрасно, потому что на далёких окраинах появились свои культурные центры. Такие музеи, создаваемые до­вольно часто на основе частных коллекций и архивов, представляют со­бой маленькие уголки культуры.

Особое место среди них занимают литературные музеи. Я не могу не упо­мянуть, что на родине Тынянова, в Резекне, начинает жить новый музей. Уже состоялись Тыняновские чтения, на которые съехались все историки литературы, занимающиеся его твор­чеством. Рассказываю об этом музее ещё и потому, что в некотором роде причастен к его созданию и приум­ножению фондов. Мне кажется, я был самым близким другом Юрия Никола­евича и сделал всё, чтобы его музей существовал. В новый музей я отдал несколько автографов Тынянова из той части его архива, которая хранит­ся у меня. Такой, например, экспонат, как читательское требование Тыняно­ва‑студента, работавшего в Публич­ной библиотеке в Петербурге... Я отдал в музей издания его книг разных лет, начиная с самых ранних.

Недавно мы отправили туда ещё один экспонат. В 1939 году на твор­ческом вечере Тынянову, который уже болел и начал хромать, подари­ли искусно сработанную палочку, не­известно как оказавшуюся в Союзе пи­сателей. В годы войны, когда Юрий Николаевич был эвакуирован, пал­ка осталась у меня, и теперь я пере­дал её в музей. Любопытная деталь: в истории этой палочки, которой пи­сатель пользовался в своей повсед­невной жизни, как выяснилось, был период, когда она принадлежала цар­ской семье, ощущала «светлейшее» прикосновение. Для нас эта изящная деревянная поделка имеет совершен­но иную, особую ценность, она дорога нам как реликвия, хранящая память о крупном русском писателе.

У современных музеев появилась одна интересная черта. Они пере­стали быть музеями в прежнем смы­сле слова. Они стали тем, что можно назвать литературным клубом и ху­дожественным салоном. Пример то­му — музей Александра Сергеевича Пушкина. Здесь проходят в высшей степени интересные заседания, посвя­ щённые не только поэту, но и тем, кто отдаёт изучению его творчества всю свою жизнь. Представьте такой вечер, ведущий которого — Владимир Яков­левич Лакшин, сочетающий в себе талант архивиста с умением превос­ходно представить нам деятельность поэта, писателя, историка.

В Музее изобразительных искусств А. С. Пушкина время от времени про­ходят концерты Святослава Рихтера. Живопись и музыка смыкаются в но­вом и оригинальном сочетании.

Все эти явления заметны для ме­ня ещё и потому, что я сам ведь по природе своей, по сути каждодневной работы, очень близок к людям, рабо­тающим в музеях. Эти люди всей сво­ей деятельностью будят в нас добрые чувства. Ведь посетитель видит в му­зее творческий процесс, направлен­ный на благо людям. Приведу один, может быть, даже слишком прямоли­нейный пример. Кажется, у Алексан­дра Грина есть прекрасный рассказ, в котором поссорившиеся супруги, ре­шившие уже расстаться, случайно попадают в музей и видят картину, где изображён их мирный, уютный дом, и эта картина снова протягивает между ними незримые нити привязанности и любви.

Любой музей — всегда живой при­мер добрых чувств. И наша большая надежда.