О жизни Музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме рассказывают заведующая отделом гостеприимства и волонтёрства Светлана Прасолова и методист по работе с маломобильными посетителями Алексей Мазуров. Беседовала Ксения Сергазина.

- Коллеги, почему вообще Фонтанный Дом? Что здесь бы­ло раньше, до Ахматовой?

Алексей Мазуров: Эти земли за рекой Фонтанкой, за границей Санкт‑Петербурга получил граф Ше­реметев, сподвижник Петра I, здесь размещалась загородная резиденция Шереметевых. Фонтанка была гра­ницей города — и если Шуваловский дворец фасадом выходит на саму Фонтанку — как городская резиден­ция, то Фонтанный Дом — загород­ная резиденция — отдалён от реки, сдвинут вглубь.

- Когда Ахматова попадает сюда впервые?

Алексей Мазуров: В квартиру 44 Ах­матова впервые пришла 19 октября 1922 года (как сладко это говорить в 2022 году, осенью).

Когда мы говорим о датах Фон­танного Дома, то, разумеется, гово­рим о мемориальном музее‑кварти­ре Николая Николаевича Пунина, видного искусствоведа, который жил в этой квартире с женой. Но ещё в 1918 году Ахматова поселилась здесь с Владимиром Казимирови­чем Шилейко — в Северном садовом флигеле (сейчас он перестроен под жилой дом).

- Можно ли сказать, что Фонтанный Дом — это прежде всего музей человека, а уже потом музей поэта?

Светлана Прасолова: Мы говорим о человеке, который здесь жил, взаимо­действовал, встречался с какими‑то людьми, интересовался историей этого дома, этого места, пришёл сю­да жить — уже с какой‑то собствен­ной историей, со своими воспомина­ниями. И при этом у этого человека была способность облекать свои пе­реживания в строки, которые стано­вились стихами. Ведь даже в Сере­бряный век свои, друзья по «цеху», если мы говорим о «цехе поэтов», смотрели друг на друга с большой долей критики. Ахматова же была исключением, этаким сюрпризом времени, ведь «быть поэтом женщи­не — нелепость» (это её собственные строки). Но в какой‑то момент про­изошла катастрофа, которая косну­лась не её одну, а весь мир, — и в этой катастрофе выживают люди, отно­сящиеся к происходящему с умени­ем отстраниться и посмотреть из­далека. И удивительные спутники жизни — и Николай Гуми­лёв, и Владимир Шилейко, и Николай Пунин — дают Ахматовой возможность этого отдаления, этой пер­спективы. Гумилёв, кото­рый, к примеру, воспри­нимает мудрость вождей африканских племен, где он побывал, и говорит о стихиях; Шилейко, кото­рый также погружает её в древнюю историю через переводы Эпоса о Гильга­меше и шумерской поэмы «Энума Элиш»...

Открывая этот музей, мы с самого начала говори­ли, что здесь будет разговор о поко­лениях. Это такой завет Ахматовой, который мы воплощаем. Поэтому в музее принципиально говорить да­же не о человеке, не о поэте, а о ме­сте, в котором жили, куда приходи­ли, где думали.

- Кто приходит в музей? Школьни­ки? Взрослые?

Светлана Прасолова: Взрослых, ко­нечно, больше. Школьников приво­дят замечательные взрослые. Но для нас важно, как люди приходят. И в этом, конечно, есть элемент про­вокации: несколько лет мы начали писать на стене стихи Ахматовой — и получили отклик: сначала стро­ки Ахматовой, Цветаевой, Бродского, Пастернака, а потом и размышле­ния — о времени и о себе. Тут есть надписи на уровне глаз, а есть выше уровня глаз — приходят молодые лю­ди и держат девушек на плечах, а те пишут. Посыл нашего музея: прихо­дите в гости, можете не читать, не готовиться. Просто приходите — мы будем вам рады.

- Музей, стало быть, больше про погружение, чем про информацию?

Алексей Мазуров: Встреча с поэтом должна быть один на один. Мы про­водим литературные вечера, экскур­сии, вы можете быть погружённым в эпоху... Но я считаю, что для того, чтобы назвать себя человеком, ко­торый любит того или иного поэта, надо оказаться с ним наедине. Вы должны открыть книгу — то, что бу­дет с вами происходить при чтении, невозможно рассказать словами. По­этому в ахматовской квартире мы делаем интерактивную литератур­ную часть с помощью технических средств: чтобы увидеть коммента­рии с рассказом о предметах, вы­ставленных в экспозиции, вы долж­ны протянуть руку, обозначить, что вы хотите об этом узнать, — и толь­ко тогда на чёрных экранах появится комментарий или вопрос, провоци­рующий на прочтение текстов.

Кофе на первом этаже, «Шумерий­ская кофейня» — это тоже одна из деталей приближения. Ребята из ко­фейни придумали тематические на­питки: у нас есть «Шумерийский ко­фе», есть кофе «Ахматовские чтения». Всё это сделано, чтобы человек чуть задержался, остановился, подумал.

- Какие места города, кроме Фон­танного Дома, были значимы для Ахматовой?

Светлана Прасолова: Это замеча­тельный вопрос, потому что через Ахматову, как я уже говорила, мы вы­ходим на разные темы. Она ходила по улицам — и ей казалось, что здесь проходил Пушкин. Она жила на Фон­танке — а рядом, в соседних домах, действительно и жил, и приходил к друзьям в гости Пушкин, смотрел на Михайловский замок и писал стро­ки, вошедшие в оду «Вольность». Мы выходим на Литейный — и видим колокольню Владимирского собора. За ней — последний адрес Достоев­ского, это Россия Достоевского, это город Достоевского, город, в кото­ром она живёт. Ахматова долго не была жительницей Петербурга. Она в детстве и юности жила в Царском Селе, росла в тиши парков, где тоже всё пропитано Пушкиным, где бы­ла императорская резиденция... — и вместе с тем это идеальный город.

В 1910 году Гумилёв приезжает в Киев, забирает оттуда Ахматову (ещё Анну Горенко), которая, наконец, со­глашается быть его женой, он воз­вращает её — и они приезжали в Петербург из дома Гумилёвых в Цар­ском Селе на поездах, ночь проводи­ли в «Бродячей собаке» — по одной простой причине: нужно дождаться утреннего поезда, чтобы ехать обрат­но в Царское Село, к себе.

Когда Гумилёв уходит на фронт, начинаются переезды Ахматовой с одной квартиры на другую и поиск себя, всматривание в этот город, ко­торый всё ещё остаётся для неё за­гадкой.