Ясным сентябрьским утром мы приехали в Петербург. Мы — сотрудники журнала «Мир Музея» Ксения Сергазина, Алексей Ковалёв, Ирина Новосёлова, Валерия Ахметьева и Дарья Сабинина. Мы хотели найти поэзию — и нашли её: главное — правильно сформулировать вопрос к Петербургу.
В утренний час из всех намеченных нами мест оказалась открыта только «Бродячая собака». Запустения там не чувствовалось: шла уборка, велись приготовления к вечернему действу — в «Бродячей собаке» жива традиция литературно‑музыкальных вечеров, поэтических чтений и театральных постановок — не зря в зале, куда можно попасть, только преодолев длинную анфиладу, бережно воссоздали сцену с красным занавесом, на котором изображена весёлая псина. А все стены артистического кафе увешаны портретами поэтов — завсегдатаев «Собаки», их фотографиями, рассказами об удивительных событиях, случившихся в этом подвале больше 100 лет назад, афишами и разными диковинами. На большом телеэкране транслировался документальный фильм с рассказом об истории этого места, столы, вокруг которых расставлены старинные венские стулья, как и когда‑то, были покрыты цветастыми платками, а стены и чуть ли не потолок одного из коридоров, соединяющих залы кафе, оказались почти сплошь покрыты автографами знаменитых гостей «Бродячей собаки» последних 30 лет — кто только не оставил там добрые пожелания...
Мы вышли из «Бродячей собаки» и погуляли вокруг Дома Зингера в надежде хоть одним глазком посмотреть на бывшую редакцию «Детгиза». Увы, сейчас попасть внутрь здания невозможно, но в фойе нас ненадолго пустили.
А затем — затем осенний Петербург привёл нас в Фонтанный Дом. И там, во дворе, нас сразу встретила поэзия — выставка «Иосиф Бродский. „Сохрани мою тень“». Выставка похожа на археологический раскоп, только вместо черепков и костей, полузанесённые песками времени, в стене проявляются то коммунальная кухня, то стол с пишущей машинкой и непременной изогнутой лампой, а то вдруг — присыпанные песком не метафорическим, а настоящим фирменные джинсы (кто из не живших в то время поймет всю прелесть этого выражения?). И над стеной, откуда‑то сверху — то музыка, то тихий голос, читающий стихи. В кустах стоит не рояль, но старое пианино, и любой желающий может исполнить любимую мелодию. На самих кустах посреди желтеющих листьев развешены машинописные листки из дневников Бродского. Сама же стена почти доверху исписана разными почерками — стихотворными цитатами. Бродский, Ахматова, Мандельштам, Блок, Белый — и вдруг Гребенщиков, Цой, Борзыкин... А следом цитаты из рэперов, вирши собственного сочинения. Поэзия пробивается сквозь забвение — «наскальную роспись» можно и так понять.
От Ленинграда 1960‑х – 1970‑х к главному входу в музей Ахматовой ведёт цепочка слов. Дверь открывается на «Лестницу Бродского» — ранее она называлась служебной. Её стены оформлены в стальном цвете, поверх него в одну строчку змеится стихотворение «Натюрморт». Если двигаться вдоль этой строчки, как по путеводной нити, то на третьем этаже попадаешь на постоянную экспозицию «Иосиф Бродский. Натюрморт».
Посредине просторной комнаты составлен натюрморт из самых неожиданных предметов: диван, шкафы, лампы, плащ, руль от «Мерседеса», на котором ездил Бродский, пишущие машинки, игрушки и множество других вещей. И над этим странным натюрмортом плывёт глухой голос поэта, читающего своё стихотворение. Звучащее слово здесь — неотъемлемая часть экспозиции.
Голоса живут и в Музее Ахматовой — в квартире 44, где Анна Андреевна прожила 30 лет. Между комнат с диванами и шкафами, сундуками, в которых собраны трогательные обломки эпохи вроде валенка, театральной сумочки и чужих писем, в интерактивной экспозиции, где под руками зрителей в буквальном смысле всплывают отрывки из воспоминаний, писем и поэм, можно приложить ухо к заслонке печки и услышать тихие разговоры и, главное, голос поэта, читающего свои стихи.
Похожий принцип реализован и в крошечной экспозиции, посвящённой Николаю Гумилёву, — «По линии наибольшего сопротивления», работающей сейчас в филиале музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме — Музее Льва Гумилёва. Достаточно в буквальном смысле приподнять завесу напечатанных слов — и вот перед нами Африка, Царское Село, Ленинград, Кронштадт: мемориальные предметы, фотографии более чем вековой давности, исторические документы...
Мы побывали и в Доме Набокова на Большой Морской, 47, где, вновь открыли Набокова‑поэта, и посетили издательство «Вита Нова», где смогли прикоснуться к уникальным предметам, хранящимся в коллекции будущего музея Хармса и ОБЭРИУ. Словом, поэзия встречалась нам повсюду. Ведь этот город всегда показывает именно то, что в нём ищут. o
Санкт-Петербург– Москва